"кто-то называет меня жирным, но я - писатель"
Мой самый желанный подарочек на НГ) Что может быть прекраснее)) Обожаю Дашу)))
03.01.2011 в 02:45
Пишет [J]~Jacto~Reiji~[/J]:Trinity Blood. Цепная реакция
Посвящается Сестре Оле, которая своим светозарным ликом являет всепрощающий светоч кавая на нашей грешной Земле.
Название: Цепная реакция.
Автор: ~Jacto~Reiji~
Бета: Акация-чан. >: D
Фендом: Trinity Blood
Рейтинг: PG-13
Жанр: слеш, ангст, романтика (как мне кажется)
Пейринг: Пётр Орсини/Алессандро, Франческо де Медичи/Алессандро, Катерина Сфорца
Дисклаймер: все принадлежит Святой Церкви и святым авторам, я просто бесчинствую.
Синопсис: Иногда, когда речь, конечно же, заходит о высших умах страны, властных над множеством жизней, счастье для отдельного человека можно ювелирно спланировать, не дожидаясь, пока снизойдет чудо с небес. А порой сие благо можно даже обратить в пользу целого государства.
Предупреждения: Не исключено, что призрак ООСа витает надо всеми персонажами. Кроме того, сразу хочу сказать, что те знаки препинания, с которыми вы не согласны, заведомо и автоматические считаются авторскими знаками.
Размещение: где угодно, с указанием автора и этой вот ссылочки www.diary.ru/~6666jacto9999/
вкурить >
******
Франческо, не без видимых оснований полагая себя человеком более чем разумным, был решительно против всякого рода дипломатических и духовных рейдов по городам страны, особенно если к оным паломничествам приплетали его нерадивого брата. Долгосрочное расставание могло создать благодатную почву для возникновения у Алессандро опасных идей бунтарского, а то и революционного характера, которые импонируют Франческо, только если от него самого и исходят. Участие же в данном мероприятии его сестры, Катерины, подобную вероятность только повышало. Однако Франческо оказался не в силах окончить разгоревшийся спор в свою пользу и потому был вынужден привести дискуссию к более-менее выгодному консенсусу. Взамен на свое письменное согласие с поездкой он решил отправить вместе с делегацией своего самого лучшего и преданного бойца - Брата Пётра Орсини. Кардиналу было уже намного спокойнее и легче хотя бы от одной мысли, что из-за постороннего субъекта Катерина начнет нервничать и, вероятно, не решится в открытую предпринимать какие-либо несанкционированные действия. Кроме того, размышляя об особенностях брата, Франческо заключил, что Алессандро слишком уязвим и несамостоятелен, чтобы находиться под ослабленным контролем. Так что личный, вечно бдящий воин ему будет только во благо.
Катерина Сфорца не питала к своему сопроводителю ни теплоты ни доверия, но, будучи благородной леди в высоком статусе кардинала, она разумно избегала прямой оценки Рыцаря Разрушения, полагая свое мнение в данной ситуации излишним и даже опасным. В конце концов, спор по поводу поездки был выигран с наименьшими потерями, и присутствие верного цепного пса инквизиции нисколько не омрачало ситуацию. Да и, в конечном счете, Катерина не могла не признать, что за ее рассеянным братом необходим зоркий присмотр.
Что же до самого Петра Орсини, он не снизошел до проявления каких бы то ни было эмоций ни в отношении диспута, зародившегося между Франческо и Катериной, ни в отношении своей поездки. А саму мысль о том, чтобы критиковать вышестоящие канцелярии или, Боже упаси, Его Святейшество, он считал заведомо богохульной, поэтому не предполагал даже внутренне обсуждать личные качества вверенного ему Папы Римского. Рыцарь удивительным образом поддерживал в себе глубочайшее почтение к неловкому, невысокому юноше, который практически всегда хранил целомудренное молчание, а если и высказывался, то по делу и без излишней демагогии.
Алессандро же довольно-таки быстро стал, как бы выразился Франческо, «образцом позорного падения», ибо именно крамольные и совершенно неожиданные мысли вдруг начали посещать его светлую, невинную душу: Алессандро ощутил легчайшее дуновение свободы, а вместе с тем осознал все личные желания и влечения, тщательно в нем подавляемые кардиналами…
******
От затемненного окна, в полстены, протягиваются лучи зимнего, клонящегося за море солнца, которые вместо того, чтобы развеивать тьму комнаты, удивительно с ней контрастируют, зависая над кроватью четко очерченными пластинами света. Сюрреалистическую атмосферу подчеркивают стены, обитые дорогими, деревянными панелями темно-болотного оттенка, и тяжелые тюли из восточного бархата.
Алессандро лежит на широкой шелковой постели, чуть повернув голову влево, к белесому окну: за ним, на галерее, у массивных перил, каменным истуканом застыл Пётр, обращенный взглядом куда-то за горизонт, так, что можно видеть только его стянутую дорогой тканью спину.
Из-за недавнего покушения со стороны преверженцев радикальной политики Империи, Алессандро приходится проводить все время в этом мрачном доме и почти не покидать свои покои, а Рыцарю инквизиции не спускать с Папы Римского своего цепкого взора.
Однако несмотря на напряженную ситуацию, Алессандро волнует вовсе не дюжина враждебно настроенных вампиров, готовая на любые ухищрения ради его головы, и вспоминает он сейчас вовсе не их резкие, неуловимые для человеческого глаза движения и не хищно прищуренные глаза, карнавальными огнями алеющие из темноты. В памяти отпечаталась только черная тень, словно воплотившаяся из воздуха прямо между ним и нападавшими, только надрывный гул приведенного в боевую готовность скриммера, только длинные, светлые волосы, терзаемые ветром и взрывными волнами. Удивительно, как руки, привыкшие к тяжести оружия и с легкостью способные ломать чужие кости, так бережно и неощутимо держали Алессандро, пока их владелец выполнял сложные маневры…
Петр Орсини воистину безупречно владеет своим телом.
Перевернувшись на левый бок, Алессандро по-детски подкладывает сложенные ладони под голову и весь сжимается. Ему хочется, чтобы его наконец-таки заметили - не полученный им титул, а человека, под этим титулом скрытого. Хочется, чтобы его перестали использовать, чтобы в него поверили, чтобы его… любили. Чтобы… чтобы… чтобы… Перечень самых обычных человеческих чувств, с которыми Алессандро хотел бы познакомиться, так велик, что он даже не решается его мысленно озвучивать.
Юноше кажется, что пристальный, презрительно-высокомерный взгляд его брата, Франческо, проникает сквозь пространство и время, дотягиваясь даже до этой теплой, но темной комнаты, что он ревностно сопровождает их в течение всего пути. Кандалы контроля, как оказалось, нельзя рассечь расстоянием, каким бы большим оно не было.
Ничего не изменилось. Алессандро все еще чувствует себя маленьким и незначительным в колесе жизни, вот только еще острее, чем раньше, поскольку единственное, что освободилось от узурпации - это его мироощущение и эмоции.
В глазах стоят слезы, но сейчас они совершенно неуместны и потому тщательно сдерживаемы. Нет, откровенно рыдать Алессандро себе позволяет лишь в лабиринтах сада, где его, как правило, никто не ищет. Здесь и сейчас максимум, до чего можно опуститься – это тихие всхлипы…
Подобравшись к краю кровати, юноша садится и, обхватив руками голову, смотрит в пол, на красивый, узорчатый паркет из красного дерева.
Кажется, вся жизнь - маленькая, душная келья.
*****
На галерее холодно, но этот природный факт Рыцарь Разрушения оставляет безо всякого внимания. Небо над головой пронзительно синее и почти не отягощено облаками, но и это мало волнует Орсини. Его лицо, вгоняющее окружающих в благоговейный ужас куда вернее папской сутаны, мрачно спокойно. Стройный ход мыслей не находит никакого отражения вовне, хотя периодически, чуть щурясь, Петр косится через плечо на стеклянную дверь в покои своего подопечного…
Нельзя сказать, чтобы Орсини хорошо разбирался в человеческой психологии, но на лице Алессандро терзания и желания отражены всегда так явственно, что ошибиться в определении рода испытываемых им чувств столь же невозможно, сколь в выборе между скриммером и блендером. Конечно, как рьяный пособник инквизиции Пётр все еще удерживает себя от всякого рода суждений о поведении высшего начальства, однако как человек, коим он являлся вопреки расхожему мнению, Орсини не может оставаться до конца беспристрастным. В конечном счете, ему приходиться идти на компромисс с самим собой…
*****
Стеклянная дверь на галерею распахивается, выплескивая в комнату холодный воздух, сотканный из соленой влаги и шума волн. Привнесенный этим плавным движением живой импульс выгибает тяжелые тюли, ветром пробегает по легким тканям на кровати, по раскиданным на столе бумагам и сухим цветам в вазах. Этот импульс заставляет Алессандро вздрогнуть и нервно вскинуть взгляд на вошедшего: Орсини, со спокойствием, достойным каменного изваяния, стоит в дверном проеме, обрамленный мягким светом и незримыми потоками морского воздуха.
Юноша недоуменно хлопает глазами, выжидающе затаив дыхание и стараясь даже не шевелиться. Кажется, вечность тянутся мгновения звенящей, гнетущей тишины, которая, наконец, рассыпается от тяжелого голоса, без малейшего усилия заполняющего все пространство комнаты:
- Вас что-то беспокоит, Ваше Святейшество?
- А? Н-ну, я… - Алессандро привычно теряется под проницательным, внимательным взором человека, который пугающе сейчас напоминает ему Франческо. Неуверенность в том, стоит ли сказать правду или же разумнее будет все отрицать, схватывает горло железными скобами, не выпуская ни звука и безнадежно затягивая неловкое молчание.
По лицу Орсини тенью пробегает какое-то совершенно новое, неуловимое выражение, которое кого угодно могло бы заставить насторожиться. Затворив за собой дверь и тем самым оборвав опутавшие комнату леденящие ленты воздуха, он делает несколько неторопливых шагов вглубь комнаты и опускается на колени напротив юноши. Теперь их лица находятся почти на одном уровне – редкий случай, когда Алессандро может смотреть человеку глаза в глаза, а не ловить взгляды сверху вниз, которые всегда кажутся из-за этого снисходительными.
Поэтому сейчас он уже не способен оторваться от этих опаловых глаз, непроницаемых, как рыцарская кольчуга, скрывающих за холодным спокойствием много больше, чем могло бы показаться. В их глубине разлит мягкий мрак. В их глубине скользят неясные, демонические тени…
Не веря собственным догадкам, но уже смутно сознавая, что происходит, Алессандро безуспешно борется со всколыхнувшейся внутри паникой, во всех красках написанной на его лице.
Длинные пальцы аккуратно притягивают Алессандро за подбородок, и его мягкие, податливые губы на мгновенье соприкасаются с тонкими, еще холодными губами инквизитора. Но это еще даже не поцелуй, а скорее дразнящая прелюдия, которая доводит Алессандро до состояния абсолютного оцепенения.
Это все происходит не с ним: не на его запястьях смыкаются широкие, сильные руки инквизитора, не его ладоней и пальцев касаются эти словно выточенные из мрамора губы. Он лишь с трепетом наблюдает широко распахнутыми глазами, давясь собственным дыханием, вздрагивая от восхитительных ощущений, которые волной прокатываются сквозь все тело. Он все еще не представляет, как себя вести, когда Орсини, зарывшись рукой в его короткие, светлые волосы, настойчиво притягивает Алессандро уже для более продолжительного и решительного поцелуя, отбирающего остатки самообладания.
Позволяя на мгновенье передохнуть, инквизитор медленно проводит кончиком языка по нижней губе Алессандро, смешивая их теплое дыхание, и вновь плотно прижимается к его устам. Юноша отвечает неумело, уже не пытаясь унять дрожь во всем теле, и не подавляя тихие стоны. Его руки инстинктивно обхватывают инквизитора за шею, касаясь тяжелой россыпи волос. Все так же инстинктивно пальцы проскальзывают между длинными прядями, начинают перебирать мягкие, гладкие локоны, шелковыми водопадами ниспадающие по плечам.
В этом человеке все так правильно и безупречно, что в нем хочется полностью раствориться. Что обращать внимание на что-либо еще становиться просто физически неосуществимым.
Орсини постепенно оттесняет Алессандро все дальше на кровать, вынуждая лечь на спину. Пока руки неощутимо, методично расстегивают рубашку юноши, инквизитор проводит кончиком носа от виска к уху, касается губами мочки; медленно, покрывая кожу на шее мягкими поцелуями, спускается к ключице. Зажмуриваясь, Алессандро то и дело кусает собственные губы. Он почти задыхается, когда загрубевшие от тяжелой работы руки неожиданно нежно касаются его плеч, аккуратно скользят по груди и животу, пробуждая в тебе неистовый трепет, заставляя все мышцы напрягаться в сладкой истоме.
Словно боясь потерять зрительный контакт, Алессандро не решается закрыть глаза, когда Пётр снова напористо и продолжительно целует его в губы, срывая тихие вздохи и своими прикосновениями заставляя тело выгибаться и вздрагивать.
Его взгляд, способный плавить даже хромированную сталь, сейчас опьяняюще мягок. Этот взгляд обещает столько, что, не прекращая дрожать от возбуждения, Алессандро чуть прикрывает веки и впервые блаженно улыбается.
****
Резкий удар наотмашь, и Алессандро тяжело падает на расписную керамическую плитку. Его плечи дрожат от сдерживаемых рыданий, из разбитой губы по подбородку стекает тонкая струйка крови. На болезненно-бледной коже она выглядит исключительно прекрасно и напоминает небрежный штрих художника по девственно-чистому холсту.
Франческо щурится от нескрываемой ненависти и садистского удовольствия. Под его напряженным взглядом воздух в помещении закипает, и становится по-настоящему жарко. Кардинал давно исчерпал весь свой запас гневных сентенций в адрес брата и уже непосредственно перешел к применению физической силы, предполагая тем самым подчеркнуть категоричность всех своих заявлений.
Ах, неужели хоть кто-то наивно поверил в намерение Франческо послать лишь одного из своих сотрудников вместе с Катериной и Алессандро? Он никогда не допустил бы со своей стороны столь преступную лояльность: кроме Орсини вслед за делегацией отправился еще один специальный «наблюдатель», дословно передававший каждое незначительное событие…
И каково же было удивление Франческо, когда вместо планов о заговоре ему сообщили о порочной связи (причем неоднократной) между его лучшим рыцарем и его же братом! Каковы были его внутренние праведные терзания! Раздражение было столь высоко, что свою всепоглощающую ярость Франческо удалось сохранять на протяжении целых двух недель, пока Алессандро, наконец, не соизволил возвратиться в Ватикан...
Сейчас же кардинал свободно изливал весь свой накопленный гнев на существо, которое представлялось ему наиболее достойным побоев (ведь что-либо хоть отдаленно с этим схожее оказалось бы просто не применимо к Брату Пётру, хотя бы уже потому, что Франческо ценил его выше).
От избытка чувств кардинал вцепляется в светлые волосы своего брата и, игнорируя сопутствующие этому действу стоны боли, заставляет того встать на ноги.
- Как же ты мог, дитя порока, так запятнать свою честь?! – рычит начальник инквизиции в испуганное лицо Алессандро.
- Я-я… Я имею п-право распоряжаться своей жизнью, к-ка к захочу… - негромкий, дрожащий голос, в котором сквозят нотки незнакомой ранее решительности, на несколько секунд вводит кардинала в состояние полнейшей прострации. В прошлом Алессандро не мог связать даже двух слов в присутствии Франческо, и вдруг он вот так просто дерзит своему брату полноценными предложениями!
Орсини что заразил его мужеством?
Глаза Франческо округляются, и, зашипев подобно змее, он плотно хватает Алессандро за горло. Склоняется к нему ближе. Грубо, хищнически впивается в разбитые губы, не позволяя юноше шевельнуться, чувствуя характерный металлический привкус крови во рту и наслаждаясь всей отвратительной притягательностью этого момента. Целует собственнически, словно надеясь вытянуть из Алессандро все жизненные силы за одну эту бесконечную минуту. Целует, словно надеясь получить больше, чем тот может дать.
Спустя целую вечность, кардинал разжимает сведенные напряжением руки, и Алессандро, кашляя и прижимая к кровоточащим губам ладонь, оседает на холодный пол. В его глазах читается боль и какой-то неосознанный ужас.
Франческо по-звериному скалится. Развернувшись на каблуках, он скорыми шагами следует к двери, с душераздирающим равнодушием отмечая, как за спиной, согнувшись пополам, тихо всхлипывает брат. В его голове стучит единственная мысль – необходимо немедленно пресечь любое общение Алессандро с Петром.
В принципе, всегда можно отправить Орсини на такое задание, с которого он просто-напросто не вернется, однако идея потерять блистательного воина из-за глупости брата выглядит крайне непривлекательно. Гораздо проще и разумнее будет воздействовать на Алессандро, который, вернувшись под благодатное влияние обоих кардиналов, постепенно станет кротким и безобидным, как жертвенный ягненок.
****
Темнота, проросшая сквозь каждую пядь пространства, кажется такой густой, что Алессандро боится захлебнуться. Балкон его покоев выходит в сад, так что ни одна тусклая свеча не может потревожить покой Его Величества Мрака, а сам юноша просто не в силах заставить себя сдвинуться с места, чтобы зажечь свет. Он стоит, вцепившись в каменные перила и смотрит в никуда. Слуха то и дело касаются тихие шепоты, которые могут быть как шелестом убаюканных деревьев, так и ненавязчивыми голосами в голове.
Все тело, каждый нерв и каждый мускул, невыносимо ноет, ни на миг не давая забыть о недавней беседе с братом. Но эти смешные, физические терзания - мелочи в сравнении с тем, что творится внутри. Душу просто раздирает, в душе все переворачивается, когда Алессандро вспоминает, что в очередной раз поддался давлению брата, сказав Орсини, что не хочет его когда-либо еще видеть.
Франческо снова выиграл. Огонек решительности, вспыхнувший в Алессандро, оказался недостаточно окрепшим для борьбы с адским пламенем кардинала. Римский Папа совершенно не представляет, как управляться с той мощью, что сосредоточена в его руках. Он не способен в одиночку выкарабкаться из сетей контроля, коими его опутали брат и сестра.
А хуже всего то, что не ровен час, когда начальнику инквизиции вздумается заявиться к Алессандро в спальню из тех же темных побуждений, из которых несколько дней назад он решился на поцелуй. Теперь такой расклад тоже стал возможен, при этом любые сопротивления, в конечном счете, ни к чему не приведут…
Из глубины комнаты доносится почти неуловимый шорох, и юноша плотно стискивает пальцами балконные перила. Взгляд его широко распахнутых глаз потерянно мечется и тонет в чернильной мгле сада – он боится думать о чем бы то ни было, и потому отчаянно цепляется за ощущения: легкие дуновения ветра, приводящие в движения пряди волос; холодный, шершавый камень под леденеющими пальцами; движение за спиной; теплая ладонь, осторожно накрывшая его руку…
Алессандро вздрагивает и, развернувшись со всей возможной для него скоростью, прижимается спиной к перилам. Он по-прежнему почти ничего не видит, но ему хватает всего секунды, чтобы догадаться, кто держит его за запястья.
Кровь начинает стучать в ушах от бешеного сердечного ритма, когда к замерзшим рукам прижимается лицо инквизитора, когда их согревает его горячее дыхание, когда их касаются губы снова и снова…
- Н-но я же говорил, ч-что… - слова произносятся с нечеловеческим трудом. Юноша просто не может поверить в реальность происходящего.
- Не сложно догадаться, когда Вы говорите правду, а когда - ложь по принуждению, - Пётр проводит тыльной стороной ладони по щеке Алессандро, откидывает с его лица мягкие пряди волос, осторожно касается пальцами линии губ. Привычно притягивает за подбородок ближе для поцелуя, настолько невесомого и нежного, что юноша невольно подается вперед, не желая его прерывать.
Судя по всему, Орсини прекрасно известно обо всех побоях, потому что сегодня его прикосновения исключительно выверены и осторожны, словно Алессндро сделан из тончайшего хрусталя, и любым своим движением инквизитор боится нанести больший вред.
Алессандро рад, что их сейчас окутывает темнота, и Пётр не может видеть его лицо, покрытое синяками, его разбитые до крови губы. По правде говоря, он вообще сейчас не считает зрение необходимым. Ему достаточно того, что они здесь вдвоем и что до рассвета еще головокружительно много времени.
Алессандро чувствует, как руки Петра, проведя по спине, стискивают его крепче; чувствует, как к его лбу прижимаются губы инквизитора и как несколько длинных локонов, скользнув по плечу, щекочут его щеку; чувствует обжигающе горячее дыхание на своей коже… Он думает о том, что тактильные ощущения – величайшее из шести чувств, данных человеку Богом. Не зрение, как многие склонны полагать.
Алессандро чувствует, как этот человек, Пётр Орсини, молчаливый и совершенно непредсказуемый, меняет его существо, само его представление о жизни, переворачивает весь внутренний мир. И Алессандро улыбается, хотя по его щекам текут молчаливые слезы. Он улыбается самому сладостному моменту в своей жизни.
А инквизитор, планируя еще долго не выпускать юношу из своих объятий, одновременно делает мысленную зарубку, что ситуацию с Франческо, который отступил от священных принципов морали, подняв руку на Алессандро, нужно будет решить быстро и радикально.
*****
- Спасибо, сестра Кейт. Охране докладывать не стоит - пусть его появление останется строго конфиденциальным, - Проследив за тем, как голограмма расплывается в воздухе, не оставляя и следа, Катерина Сфорца переводит взгляд за окно, где вдалеке мерцают огни города. Ее губы трогает неуловимая тень улыбки, довольной и спокойной, словно произошло вполне ожидаемое, но, тем не менее, очень приятное событие.
Святые небеса, все настолько просто, что я даже не могу этому удивляться!
Цепная реакция - все идет строго по плану.
Ах…Прости, брат мой, но ты стал слишком серьезной угрозой для светлого будущего нашего мира.
URL записиПосвящается Сестре Оле, которая своим светозарным ликом являет всепрощающий светоч кавая на нашей грешной Земле.
Название: Цепная реакция.
Автор: ~Jacto~Reiji~
Бета: Акация-чан. >: D
Фендом: Trinity Blood
Рейтинг: PG-13
Жанр: слеш, ангст, романтика (как мне кажется)
Пейринг: Пётр Орсини/Алессандро, Франческо де Медичи/Алессандро, Катерина Сфорца
Дисклаймер: все принадлежит Святой Церкви и святым авторам, я просто бесчинствую.
Синопсис: Иногда, когда речь, конечно же, заходит о высших умах страны, властных над множеством жизней, счастье для отдельного человека можно ювелирно спланировать, не дожидаясь, пока снизойдет чудо с небес. А порой сие благо можно даже обратить в пользу целого государства.
Предупреждения: Не исключено, что призрак ООСа витает надо всеми персонажами. Кроме того, сразу хочу сказать, что те знаки препинания, с которыми вы не согласны, заведомо и автоматические считаются авторскими знаками.
Размещение: где угодно, с указанием автора и этой вот ссылочки www.diary.ru/~6666jacto9999/
вкурить >
******
Франческо, не без видимых оснований полагая себя человеком более чем разумным, был решительно против всякого рода дипломатических и духовных рейдов по городам страны, особенно если к оным паломничествам приплетали его нерадивого брата. Долгосрочное расставание могло создать благодатную почву для возникновения у Алессандро опасных идей бунтарского, а то и революционного характера, которые импонируют Франческо, только если от него самого и исходят. Участие же в данном мероприятии его сестры, Катерины, подобную вероятность только повышало. Однако Франческо оказался не в силах окончить разгоревшийся спор в свою пользу и потому был вынужден привести дискуссию к более-менее выгодному консенсусу. Взамен на свое письменное согласие с поездкой он решил отправить вместе с делегацией своего самого лучшего и преданного бойца - Брата Пётра Орсини. Кардиналу было уже намного спокойнее и легче хотя бы от одной мысли, что из-за постороннего субъекта Катерина начнет нервничать и, вероятно, не решится в открытую предпринимать какие-либо несанкционированные действия. Кроме того, размышляя об особенностях брата, Франческо заключил, что Алессандро слишком уязвим и несамостоятелен, чтобы находиться под ослабленным контролем. Так что личный, вечно бдящий воин ему будет только во благо.
Катерина Сфорца не питала к своему сопроводителю ни теплоты ни доверия, но, будучи благородной леди в высоком статусе кардинала, она разумно избегала прямой оценки Рыцаря Разрушения, полагая свое мнение в данной ситуации излишним и даже опасным. В конце концов, спор по поводу поездки был выигран с наименьшими потерями, и присутствие верного цепного пса инквизиции нисколько не омрачало ситуацию. Да и, в конечном счете, Катерина не могла не признать, что за ее рассеянным братом необходим зоркий присмотр.
Что же до самого Петра Орсини, он не снизошел до проявления каких бы то ни было эмоций ни в отношении диспута, зародившегося между Франческо и Катериной, ни в отношении своей поездки. А саму мысль о том, чтобы критиковать вышестоящие канцелярии или, Боже упаси, Его Святейшество, он считал заведомо богохульной, поэтому не предполагал даже внутренне обсуждать личные качества вверенного ему Папы Римского. Рыцарь удивительным образом поддерживал в себе глубочайшее почтение к неловкому, невысокому юноше, который практически всегда хранил целомудренное молчание, а если и высказывался, то по делу и без излишней демагогии.
Алессандро же довольно-таки быстро стал, как бы выразился Франческо, «образцом позорного падения», ибо именно крамольные и совершенно неожиданные мысли вдруг начали посещать его светлую, невинную душу: Алессандро ощутил легчайшее дуновение свободы, а вместе с тем осознал все личные желания и влечения, тщательно в нем подавляемые кардиналами…
******
От затемненного окна, в полстены, протягиваются лучи зимнего, клонящегося за море солнца, которые вместо того, чтобы развеивать тьму комнаты, удивительно с ней контрастируют, зависая над кроватью четко очерченными пластинами света. Сюрреалистическую атмосферу подчеркивают стены, обитые дорогими, деревянными панелями темно-болотного оттенка, и тяжелые тюли из восточного бархата.
Алессандро лежит на широкой шелковой постели, чуть повернув голову влево, к белесому окну: за ним, на галерее, у массивных перил, каменным истуканом застыл Пётр, обращенный взглядом куда-то за горизонт, так, что можно видеть только его стянутую дорогой тканью спину.
Из-за недавнего покушения со стороны преверженцев радикальной политики Империи, Алессандро приходится проводить все время в этом мрачном доме и почти не покидать свои покои, а Рыцарю инквизиции не спускать с Папы Римского своего цепкого взора.
Однако несмотря на напряженную ситуацию, Алессандро волнует вовсе не дюжина враждебно настроенных вампиров, готовая на любые ухищрения ради его головы, и вспоминает он сейчас вовсе не их резкие, неуловимые для человеческого глаза движения и не хищно прищуренные глаза, карнавальными огнями алеющие из темноты. В памяти отпечаталась только черная тень, словно воплотившаяся из воздуха прямо между ним и нападавшими, только надрывный гул приведенного в боевую готовность скриммера, только длинные, светлые волосы, терзаемые ветром и взрывными волнами. Удивительно, как руки, привыкшие к тяжести оружия и с легкостью способные ломать чужие кости, так бережно и неощутимо держали Алессандро, пока их владелец выполнял сложные маневры…
Петр Орсини воистину безупречно владеет своим телом.
Перевернувшись на левый бок, Алессандро по-детски подкладывает сложенные ладони под голову и весь сжимается. Ему хочется, чтобы его наконец-таки заметили - не полученный им титул, а человека, под этим титулом скрытого. Хочется, чтобы его перестали использовать, чтобы в него поверили, чтобы его… любили. Чтобы… чтобы… чтобы… Перечень самых обычных человеческих чувств, с которыми Алессандро хотел бы познакомиться, так велик, что он даже не решается его мысленно озвучивать.
Юноше кажется, что пристальный, презрительно-высокомерный взгляд его брата, Франческо, проникает сквозь пространство и время, дотягиваясь даже до этой теплой, но темной комнаты, что он ревностно сопровождает их в течение всего пути. Кандалы контроля, как оказалось, нельзя рассечь расстоянием, каким бы большим оно не было.
Ничего не изменилось. Алессандро все еще чувствует себя маленьким и незначительным в колесе жизни, вот только еще острее, чем раньше, поскольку единственное, что освободилось от узурпации - это его мироощущение и эмоции.
В глазах стоят слезы, но сейчас они совершенно неуместны и потому тщательно сдерживаемы. Нет, откровенно рыдать Алессандро себе позволяет лишь в лабиринтах сада, где его, как правило, никто не ищет. Здесь и сейчас максимум, до чего можно опуститься – это тихие всхлипы…
Подобравшись к краю кровати, юноша садится и, обхватив руками голову, смотрит в пол, на красивый, узорчатый паркет из красного дерева.
Кажется, вся жизнь - маленькая, душная келья.
*****
На галерее холодно, но этот природный факт Рыцарь Разрушения оставляет безо всякого внимания. Небо над головой пронзительно синее и почти не отягощено облаками, но и это мало волнует Орсини. Его лицо, вгоняющее окружающих в благоговейный ужас куда вернее папской сутаны, мрачно спокойно. Стройный ход мыслей не находит никакого отражения вовне, хотя периодически, чуть щурясь, Петр косится через плечо на стеклянную дверь в покои своего подопечного…
Нельзя сказать, чтобы Орсини хорошо разбирался в человеческой психологии, но на лице Алессандро терзания и желания отражены всегда так явственно, что ошибиться в определении рода испытываемых им чувств столь же невозможно, сколь в выборе между скриммером и блендером. Конечно, как рьяный пособник инквизиции Пётр все еще удерживает себя от всякого рода суждений о поведении высшего начальства, однако как человек, коим он являлся вопреки расхожему мнению, Орсини не может оставаться до конца беспристрастным. В конечном счете, ему приходиться идти на компромисс с самим собой…
*****
Стеклянная дверь на галерею распахивается, выплескивая в комнату холодный воздух, сотканный из соленой влаги и шума волн. Привнесенный этим плавным движением живой импульс выгибает тяжелые тюли, ветром пробегает по легким тканям на кровати, по раскиданным на столе бумагам и сухим цветам в вазах. Этот импульс заставляет Алессандро вздрогнуть и нервно вскинуть взгляд на вошедшего: Орсини, со спокойствием, достойным каменного изваяния, стоит в дверном проеме, обрамленный мягким светом и незримыми потоками морского воздуха.
Юноша недоуменно хлопает глазами, выжидающе затаив дыхание и стараясь даже не шевелиться. Кажется, вечность тянутся мгновения звенящей, гнетущей тишины, которая, наконец, рассыпается от тяжелого голоса, без малейшего усилия заполняющего все пространство комнаты:
- Вас что-то беспокоит, Ваше Святейшество?
- А? Н-ну, я… - Алессандро привычно теряется под проницательным, внимательным взором человека, который пугающе сейчас напоминает ему Франческо. Неуверенность в том, стоит ли сказать правду или же разумнее будет все отрицать, схватывает горло железными скобами, не выпуская ни звука и безнадежно затягивая неловкое молчание.
По лицу Орсини тенью пробегает какое-то совершенно новое, неуловимое выражение, которое кого угодно могло бы заставить насторожиться. Затворив за собой дверь и тем самым оборвав опутавшие комнату леденящие ленты воздуха, он делает несколько неторопливых шагов вглубь комнаты и опускается на колени напротив юноши. Теперь их лица находятся почти на одном уровне – редкий случай, когда Алессандро может смотреть человеку глаза в глаза, а не ловить взгляды сверху вниз, которые всегда кажутся из-за этого снисходительными.
Поэтому сейчас он уже не способен оторваться от этих опаловых глаз, непроницаемых, как рыцарская кольчуга, скрывающих за холодным спокойствием много больше, чем могло бы показаться. В их глубине разлит мягкий мрак. В их глубине скользят неясные, демонические тени…
Не веря собственным догадкам, но уже смутно сознавая, что происходит, Алессандро безуспешно борется со всколыхнувшейся внутри паникой, во всех красках написанной на его лице.
Длинные пальцы аккуратно притягивают Алессандро за подбородок, и его мягкие, податливые губы на мгновенье соприкасаются с тонкими, еще холодными губами инквизитора. Но это еще даже не поцелуй, а скорее дразнящая прелюдия, которая доводит Алессандро до состояния абсолютного оцепенения.
Это все происходит не с ним: не на его запястьях смыкаются широкие, сильные руки инквизитора, не его ладоней и пальцев касаются эти словно выточенные из мрамора губы. Он лишь с трепетом наблюдает широко распахнутыми глазами, давясь собственным дыханием, вздрагивая от восхитительных ощущений, которые волной прокатываются сквозь все тело. Он все еще не представляет, как себя вести, когда Орсини, зарывшись рукой в его короткие, светлые волосы, настойчиво притягивает Алессандро уже для более продолжительного и решительного поцелуя, отбирающего остатки самообладания.
Позволяя на мгновенье передохнуть, инквизитор медленно проводит кончиком языка по нижней губе Алессандро, смешивая их теплое дыхание, и вновь плотно прижимается к его устам. Юноша отвечает неумело, уже не пытаясь унять дрожь во всем теле, и не подавляя тихие стоны. Его руки инстинктивно обхватывают инквизитора за шею, касаясь тяжелой россыпи волос. Все так же инстинктивно пальцы проскальзывают между длинными прядями, начинают перебирать мягкие, гладкие локоны, шелковыми водопадами ниспадающие по плечам.
В этом человеке все так правильно и безупречно, что в нем хочется полностью раствориться. Что обращать внимание на что-либо еще становиться просто физически неосуществимым.
Орсини постепенно оттесняет Алессандро все дальше на кровать, вынуждая лечь на спину. Пока руки неощутимо, методично расстегивают рубашку юноши, инквизитор проводит кончиком носа от виска к уху, касается губами мочки; медленно, покрывая кожу на шее мягкими поцелуями, спускается к ключице. Зажмуриваясь, Алессандро то и дело кусает собственные губы. Он почти задыхается, когда загрубевшие от тяжелой работы руки неожиданно нежно касаются его плеч, аккуратно скользят по груди и животу, пробуждая в тебе неистовый трепет, заставляя все мышцы напрягаться в сладкой истоме.
Словно боясь потерять зрительный контакт, Алессандро не решается закрыть глаза, когда Пётр снова напористо и продолжительно целует его в губы, срывая тихие вздохи и своими прикосновениями заставляя тело выгибаться и вздрагивать.
Его взгляд, способный плавить даже хромированную сталь, сейчас опьяняюще мягок. Этот взгляд обещает столько, что, не прекращая дрожать от возбуждения, Алессандро чуть прикрывает веки и впервые блаженно улыбается.
****
Резкий удар наотмашь, и Алессандро тяжело падает на расписную керамическую плитку. Его плечи дрожат от сдерживаемых рыданий, из разбитой губы по подбородку стекает тонкая струйка крови. На болезненно-бледной коже она выглядит исключительно прекрасно и напоминает небрежный штрих художника по девственно-чистому холсту.
Франческо щурится от нескрываемой ненависти и садистского удовольствия. Под его напряженным взглядом воздух в помещении закипает, и становится по-настоящему жарко. Кардинал давно исчерпал весь свой запас гневных сентенций в адрес брата и уже непосредственно перешел к применению физической силы, предполагая тем самым подчеркнуть категоричность всех своих заявлений.
Ах, неужели хоть кто-то наивно поверил в намерение Франческо послать лишь одного из своих сотрудников вместе с Катериной и Алессандро? Он никогда не допустил бы со своей стороны столь преступную лояльность: кроме Орсини вслед за делегацией отправился еще один специальный «наблюдатель», дословно передававший каждое незначительное событие…
И каково же было удивление Франческо, когда вместо планов о заговоре ему сообщили о порочной связи (причем неоднократной) между его лучшим рыцарем и его же братом! Каковы были его внутренние праведные терзания! Раздражение было столь высоко, что свою всепоглощающую ярость Франческо удалось сохранять на протяжении целых двух недель, пока Алессандро, наконец, не соизволил возвратиться в Ватикан...
Сейчас же кардинал свободно изливал весь свой накопленный гнев на существо, которое представлялось ему наиболее достойным побоев (ведь что-либо хоть отдаленно с этим схожее оказалось бы просто не применимо к Брату Пётру, хотя бы уже потому, что Франческо ценил его выше).
От избытка чувств кардинал вцепляется в светлые волосы своего брата и, игнорируя сопутствующие этому действу стоны боли, заставляет того встать на ноги.
- Как же ты мог, дитя порока, так запятнать свою честь?! – рычит начальник инквизиции в испуганное лицо Алессандро.
- Я-я… Я имею п-право распоряжаться своей жизнью, к-ка к захочу… - негромкий, дрожащий голос, в котором сквозят нотки незнакомой ранее решительности, на несколько секунд вводит кардинала в состояние полнейшей прострации. В прошлом Алессандро не мог связать даже двух слов в присутствии Франческо, и вдруг он вот так просто дерзит своему брату полноценными предложениями!
Орсини что заразил его мужеством?
Глаза Франческо округляются, и, зашипев подобно змее, он плотно хватает Алессандро за горло. Склоняется к нему ближе. Грубо, хищнически впивается в разбитые губы, не позволяя юноше шевельнуться, чувствуя характерный металлический привкус крови во рту и наслаждаясь всей отвратительной притягательностью этого момента. Целует собственнически, словно надеясь вытянуть из Алессандро все жизненные силы за одну эту бесконечную минуту. Целует, словно надеясь получить больше, чем тот может дать.
Спустя целую вечность, кардинал разжимает сведенные напряжением руки, и Алессандро, кашляя и прижимая к кровоточащим губам ладонь, оседает на холодный пол. В его глазах читается боль и какой-то неосознанный ужас.
Франческо по-звериному скалится. Развернувшись на каблуках, он скорыми шагами следует к двери, с душераздирающим равнодушием отмечая, как за спиной, согнувшись пополам, тихо всхлипывает брат. В его голове стучит единственная мысль – необходимо немедленно пресечь любое общение Алессандро с Петром.
В принципе, всегда можно отправить Орсини на такое задание, с которого он просто-напросто не вернется, однако идея потерять блистательного воина из-за глупости брата выглядит крайне непривлекательно. Гораздо проще и разумнее будет воздействовать на Алессандро, который, вернувшись под благодатное влияние обоих кардиналов, постепенно станет кротким и безобидным, как жертвенный ягненок.
****
Темнота, проросшая сквозь каждую пядь пространства, кажется такой густой, что Алессандро боится захлебнуться. Балкон его покоев выходит в сад, так что ни одна тусклая свеча не может потревожить покой Его Величества Мрака, а сам юноша просто не в силах заставить себя сдвинуться с места, чтобы зажечь свет. Он стоит, вцепившись в каменные перила и смотрит в никуда. Слуха то и дело касаются тихие шепоты, которые могут быть как шелестом убаюканных деревьев, так и ненавязчивыми голосами в голове.
Все тело, каждый нерв и каждый мускул, невыносимо ноет, ни на миг не давая забыть о недавней беседе с братом. Но эти смешные, физические терзания - мелочи в сравнении с тем, что творится внутри. Душу просто раздирает, в душе все переворачивается, когда Алессандро вспоминает, что в очередной раз поддался давлению брата, сказав Орсини, что не хочет его когда-либо еще видеть.
Франческо снова выиграл. Огонек решительности, вспыхнувший в Алессандро, оказался недостаточно окрепшим для борьбы с адским пламенем кардинала. Римский Папа совершенно не представляет, как управляться с той мощью, что сосредоточена в его руках. Он не способен в одиночку выкарабкаться из сетей контроля, коими его опутали брат и сестра.
А хуже всего то, что не ровен час, когда начальнику инквизиции вздумается заявиться к Алессандро в спальню из тех же темных побуждений, из которых несколько дней назад он решился на поцелуй. Теперь такой расклад тоже стал возможен, при этом любые сопротивления, в конечном счете, ни к чему не приведут…
Из глубины комнаты доносится почти неуловимый шорох, и юноша плотно стискивает пальцами балконные перила. Взгляд его широко распахнутых глаз потерянно мечется и тонет в чернильной мгле сада – он боится думать о чем бы то ни было, и потому отчаянно цепляется за ощущения: легкие дуновения ветра, приводящие в движения пряди волос; холодный, шершавый камень под леденеющими пальцами; движение за спиной; теплая ладонь, осторожно накрывшая его руку…
Алессандро вздрагивает и, развернувшись со всей возможной для него скоростью, прижимается спиной к перилам. Он по-прежнему почти ничего не видит, но ему хватает всего секунды, чтобы догадаться, кто держит его за запястья.
Кровь начинает стучать в ушах от бешеного сердечного ритма, когда к замерзшим рукам прижимается лицо инквизитора, когда их согревает его горячее дыхание, когда их касаются губы снова и снова…
- Н-но я же говорил, ч-что… - слова произносятся с нечеловеческим трудом. Юноша просто не может поверить в реальность происходящего.
- Не сложно догадаться, когда Вы говорите правду, а когда - ложь по принуждению, - Пётр проводит тыльной стороной ладони по щеке Алессандро, откидывает с его лица мягкие пряди волос, осторожно касается пальцами линии губ. Привычно притягивает за подбородок ближе для поцелуя, настолько невесомого и нежного, что юноша невольно подается вперед, не желая его прерывать.
Судя по всему, Орсини прекрасно известно обо всех побоях, потому что сегодня его прикосновения исключительно выверены и осторожны, словно Алессндро сделан из тончайшего хрусталя, и любым своим движением инквизитор боится нанести больший вред.
Алессандро рад, что их сейчас окутывает темнота, и Пётр не может видеть его лицо, покрытое синяками, его разбитые до крови губы. По правде говоря, он вообще сейчас не считает зрение необходимым. Ему достаточно того, что они здесь вдвоем и что до рассвета еще головокружительно много времени.
Алессандро чувствует, как руки Петра, проведя по спине, стискивают его крепче; чувствует, как к его лбу прижимаются губы инквизитора и как несколько длинных локонов, скользнув по плечу, щекочут его щеку; чувствует обжигающе горячее дыхание на своей коже… Он думает о том, что тактильные ощущения – величайшее из шести чувств, данных человеку Богом. Не зрение, как многие склонны полагать.
Алессандро чувствует, как этот человек, Пётр Орсини, молчаливый и совершенно непредсказуемый, меняет его существо, само его представление о жизни, переворачивает весь внутренний мир. И Алессандро улыбается, хотя по его щекам текут молчаливые слезы. Он улыбается самому сладостному моменту в своей жизни.
А инквизитор, планируя еще долго не выпускать юношу из своих объятий, одновременно делает мысленную зарубку, что ситуацию с Франческо, который отступил от священных принципов морали, подняв руку на Алессандро, нужно будет решить быстро и радикально.
*****
- Спасибо, сестра Кейт. Охране докладывать не стоит - пусть его появление останется строго конфиденциальным, - Проследив за тем, как голограмма расплывается в воздухе, не оставляя и следа, Катерина Сфорца переводит взгляд за окно, где вдалеке мерцают огни города. Ее губы трогает неуловимая тень улыбки, довольной и спокойной, словно произошло вполне ожидаемое, но, тем не менее, очень приятное событие.
Святые небеса, все настолько просто, что я даже не могу этому удивляться!
Цепная реакция - все идет строго по плану.
Ах…Прости, брат мой, но ты стал слишком серьезной угрозой для светлого будущего нашего мира.
@темы: люблю всей кучей, Отэпэшечка, Trinity blood
-
-
04.01.2011 в 02:12-
-
04.01.2011 в 22:14-
-
05.01.2011 в 02:17Ооооо, да... я знаю.. По какой-то неясной мне причине я стала последние месяца два ляпать не там Ь. Ничего не могу с собой поделать, хотя рьяно пытаюсь отучиться.)))